Я хотел.
Я не спрашивал ни о странном наряде Козмина-Екунина, ни об этом довольно неожиданном интересе к моей особе (думаю, книга была предлогом), но поехать на Алтай согласился.
Впрочем, это случилось не сразу. Просто я тогда вошел в круг ближайших помощников Козмина.
— Ахама, хама, хама… — бормотал Юренев, ворочаясь в кресле. — Придурки… Спичек у них нет…
Он сунул сигарету в толстые губы. Я замер.
С Юреневым что-то происходило. Он так побледнел, будто в лицо ему плеснули поташом, зрачки под полузакрывшимися веками странно расширились. По-моему, Юренев не видел меня. Он шумно втягивал воздух, он явно к чему-то там такому странному приноравливался, и меня внезапно обдало мерзким ледяным холодком.
Ветер дохнул в окно?
Да нет, вряд ли. За окном не дрогнула ни одна веточка, а инверсионный след, оставленный в раннем утреннем небе одиноким реактивным самолетом, казался таким нежным и нематериальным, что в его петле, как выразился бы Юренев, и ангел бы не удавился.
Вдруг яркая звездочка вспыхнула на мгновение перед бледным лицом Юренева. Вспыхнула и тут же исчезла. Но сигарета уже дымилась. Юренев затих и, удовлетворенно сопя, выпустил изо рта клуб дыма.
— Как это у тебя получилось?
Я разозлился:
— Спички тебе! Показывай буфетчицам свои фокусы!
Впрочем, с возмущением я, пожалуй, несколько запоздал.
Гостиница уже просыпалась: обыденные шумы, обыденные звяканье, шарканье, наконец, вечное гудение водопроводных труб.
В дверь постучали.
— Да, — ответил я недовольно.
Два крепких молодых человека заглянули в дверь. Они даже не поздоровались, хотя и входить не стали.
— Юрий Сергеевич, вам пора. Юрий Сергеевич, мы за вами.
Они знали, что Юренев находится у меня.
Ни на кого не обращая внимания, все так же удовлетворенно сопя, Юренев докуривал сигарету. Он был размягчен. Он вовсе не выдохся, просто он был размягчен своим странным успехом. Он даже мне не предложил прикурить.
— Ахама, хама, хама, — бормотал он размягченно. — Сейчас поедем.
Это он сказал своим молодым людям.
А мне сказал:
— Пока, Хвощинский. Учи чукотский язык. Скоро увидимся.
Глава III
Серый пакет
А утро уже кипело — июльское, нежное. И к окну не надо было подходить, так нежно пахло листвой. Но Юренев! «Учи чукотский язык! Скоро увидимся!»
Все во мне протестовало против этих его слов.
Правда, при этом мне было бы крайне затруднительно объяснить, зачем я, собственно, сюда приехал. А ведь зачем-то приехал, зачем-то вышел из вагона здесь, а не в Иркутске, например, не в Благовещенске, и не в Хабаровске. Как мог Юренев знать, что я приеду?
Провидец, подумал я с раздражением.
Проветрив, почистив номер, я принял душ. Впрочем, какое-то равновесие все равно было нарушено. Неприятнее всего подействовал на меня фокус, проделанный Юреневым с сигаретой. С рецензиями ладно, не так уж трудно понять, что писатель, только что выпустивший большую книгу, итог многих лет, не может не интересоваться отношением к ней коллег и читателей. Но заранее снятый номер, эти странные телефонные отсылки…
НУС, решил я.
Это НУС.
И Козмин, и Юренев, и Ия, все они всегда гордились созданием своих рук — сверхмощной, перерабатывающей любую информацию, системой. К пресловутому Нусу Анаксагора НУС, понятно, не имела никакого отношения. Нус Анаксагора — это существо, даже не существо, конечно, а некое естественное организующее начало, без которого невозможны серьезные логические построения, а НУС Козмина-Екунина — всего лишь машина. По крайней мере, я считал так, а большего мне не объясняли. Никто на Земле не знает того, что знает все общество в целом, а вот НУС может знать. Она может знать даже нечто более значительное: например, то, о чем не догадываются специалисты, то, что не может быть объяснено действием никаких природных сил. Юренев всегда был склонен к подобным вещам, отсюда и его провидческие способности.
Почему я так раздражен?
Это сны, подумал я. Сны, отнимающие у меня силы. Опять придет ночь, я усну, и опять, в который раз, буду выдираться из убивающих снов.
Думать об этом не хотелось. Хотелось кофе.
Терпеть не могу дежурных, швейцаров, горничных, но я переборол себя, взялся за телефон.
— Кипятку? Вам? — удивилась дежурная по этажу. — Вы хотите сделать кофе? Сами?
— Что ж тут такого?
— Может, лучше принести кофе?
— Пожалуй, лучше, — решил я, вовремя вспомнив предупреждение рыжей администраторши.
На положении иностранца… Я ведь нахожусь тут на положении иностранца… Такое можно услышать только у нас.
Но в кофе дежурной по этажу я не верил. Какая-нибудь гостиничная бурда из растворимых и нерастворимых остатков…
В дверь постучали.
Так быстро?
Дежурная оказалась пожилой, сухонькой. Я видел ее ночью, она тоже пряталась за спиной Юренева.
— Вот кофе, — сказала она, осматриваясь так, будто хотела застать в номере еще кого-то.
Я принял поднос. Сахар, печенье, лимон, которого так недоставало ночью Юреневу.
— И часто у вас селят гостей на положении иностранцев? — усмехнулся я.
— Ну что вы, — виновато сказала дежурная. — На моей памяти вы второй, а я здесь семь лет работаю.
— Кто же был первым?
— Да так… Вроде вас… — Дежурная смутилась. — Только нам не положено интересоваться.
— Ну да, не положено, — кивнул я. — А почему вы не идете домой? Дежурство, кажется, заканчивается утром?
— Да жду я, — вздохнула дежурная и испуганно оглянулась. — Вот жду.
— Чего? — удивился я.
— Мне к обеду надо быть в больнице, а я в Бердске живу. Это что же, ехать домой и сразу обратно?
— Простите, я не знал… — Кофе она сварила отменный. — Болеет кто-нибудь?
— Да дед у меня… — Произнесла она беспомощно. — Дед у меня отморозил пальцы.
Дедом она называла мужа, это я понял. Но что-то он там залежался в больнице: июль на дворе. На всякий случай я поддержал дежурную: зимы у нас суровые, я, помню, в детстве приморозил пальцы на ноге, до сих пор ноют на холод. Помните, небось, какую обувку таскали после войны?
Дежурная кивнула:
— Помню…
Получилось у нее жалостливо. Она явно искала утешения. Может, и с кофе потому так ко мне спешила.
— Я утром звоню домой. Я всегда утром звоню, у нас телефон у соседки. Веранды рядом, крикни, дед сразу слышит. А тут говорит мне: нет деда, увезли деда. Куда, говорю, увезли! А в больницу. У меня аж сердце захолонуло. Что, кричу, сердце? Да нет, говорит, ты успокойся. Просто деда к хирургу свезли, пальцы он на руках поморозил. Ты после дежурства беги в больницу, там недалеко, сама поспрашиваешь, узнаешь. Видишь, вот как оно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});